"Для Табакова я все еще Андрейка"

16 августа, 2006 г.

Если кто-нибудь вспомнит случаи, когда Андрей Смоляков появлялся на экране в качестве положительного персонажа, тот сможет прибавить к своему IQ еще пару десятков баллов.
Другое дело — сцена, где он представляет, следуя журналистским штампам, «последнего русского трагика» и актера «всеобъемлющего». А кто еще не видел Андрея в театре, наверняка запомнили его как Талейрана в «Адъютантах любви».

— «Адъютантов» свернули. Что впереди?

— Отснялся у Егора Кончаловского, рабочее название фильма «Консервы». Это такой политическо-детективный экшен. У меня там положительная роль! У Сережи Попова буду сниматься в сериале «Свой-чужой». Там crime-story.

— В общем, я так понял, недостатка в работе нет. Но вот посмотрел я сейчас репертуар Театра Табакова. У тебя там сейчас только четыре спектакля, правильно?

— Да. Значит, я не нужен русской сцене.

— А ты можешь требовать что-то от театра?

— Как я могу требовать? В этой профессии требовать нельзя. Можно попросить. Например — гипотетически — я захочу поставить спектакль. Я, допустим, приду к директору: «У меня возникла мысль поставить по такой-то пьесе такой-то спектакль. Дайте мне, пожалуйста, эту возможность». Они почешут свои седые головы, подумают и скажут либо «да», либо «нет». А просить роль… На это у них есть ответ: «Тебя режиссер в этом спектакле не видит».

— Молодые наступают на пятки?

— Молодое поколение растет. Если вытолкнет, я буду только рад: значит, хорошие «толкатели».

— Это другие совсем артисты?

— Я тебе вот что скажу. Поколение, которое моложе меня даже на 10 лет, — это люди, пришедшие в эту профессию уже в другой стране. Они, конечно, отличаются. Они более эгоистичные. Они более сконцентрированы на себе, нежели «а давайте замесим что-нибудь коллективное». Я их не осуждаю, это хорошо.

— Но ты ведь тоже, пропустив 80-е, влился заново в театр, получается, другой страны?

— Да, но там было несколько другое. Открытие «Табакерки» было праздником для актеров. Тогда ведь уже была практически потеряна надежда на открытие этого театра — все, как нам казалось, кануло в небытие. И вдруг — разрешили. Это была радость, счастье.

— К тебе как прилип эпитет «последний трагик русской сцены», так тебя все и считают таким консерватором, «хранителем традиций». Но ты же часто окунаешься в экспериментальный театр: «Осада» Гришковца, «Свадебное путешествие» Сорокина. Как это может сочетаться?

— Это осознанные поступки. Если не делать шагов в сторону, в нашей профессии можно быстренько загнуться. Так что с точки зрения нормального, здорового эгоизма это омоложение.

— Есть что-то, в чем ты никогда участвовать не будешь?

— Есть. Порнография.

— В качестве метафоры или жанра?

— И то, и то. Любовь и секс — вещи интимные. О них даже говорить лучше не надо. Не то что показывать.

— В актерском коллективе есть место иерархии? На чем основывается табель о рангах?

— По мне, так ни на чем. Все это глупости. Мне, конечно, приятно, когда я получаю награды и звания, но не это главное. В театре должен быть один лидер. Один! Остальные — команда. Как в баскетболе. Когда нужно, тренер выпускает того игрока, который в этот момент должен занять необходимую позицию.

— Когда ты видишь, что режиссер молод и неопытен, ты можешь влезть в процесс?

— На начальном этапе. А на следующих я уже никогда не буду спорить с режиссером. В конце концов, это человек, смотрящий со стороны, — он все равно видит больше, чем ты.

— Тебя интересно наблюдать: перед спектаклем ты пришел, нормальный живой человек, переоделся — и… все, тебя нет, ты весь уже где-то там. После спектакля: вроде опять вернулся, но в глазах видно, что еще что-то осталось от роли. Это вообще нормально?

— Если говорить честно, то подготовка к спектаклю начинается с момента, когда ты проснулся. Ты можешь делать все что угодно: плавать в бассейне, гулять с собакой, поехать в магазин, убрать квартиру. Но все равно подготовка уже идет. Внешне это, может быть, и не заметно. Но за какое-то время до начала спектакля нужна концентрация. Это собирание не так уж сложно. А уж когда ты выходишь на сцену — щелк! — начинается то, что называется действом. Потом это надо сбрасывать. Мне необходимо несколько минут времени — и я забываю. Некоторые актеры долго думают над ролью, ходят, говорят: «Ох, как тяжело, три дня не спал, думал, готовился…» Мне хочется им сказать: «Ребята, что-то у вас не так, что-то неправильно. Это же все-таки профессия».

— Сейчас мы перенимаем у американцев моду на походы к психоаналитикам. А актеру психоаналитик нужен?

— Я не хочу обижать психоаналитиков, но мне это смешно. Я спрашивал знакомых, которые посещали психоаналитиков не в России: «Это же все равно, что на кухне потереть?» — «Ну, в принципе да».- «А зачем тогда за это нужно бешеные деньги платить? На кухне и перетрите». «Ну, знаешь, так принято». Мне психоаналитик не нужен. Я очень хорошо знаю все свои закоулки. Всем своим «деяниям» способен дать оценку… Мне кажется, в людях есть что-то такое наивное: раз заплатили деньги — значит, уже с ними что-то хорошее произойдет. Вот я, например, хожу в спортивный клуб. И там, представляешь, есть такие люди, которые за деньги пришли, посидели в воде — и вроде бы с этого дня у них уже здоровье. То есть если деньги уже заплачены — значит, и здоровье должно быть. Не-е-ет, не получится, товарищи. Работать надо. Усилия совершать.

— А у тебя крыша никогда не слетала — я имею в виду звездную болезнь?

— Когда рядом есть такой человек, как Табаков… Ведь он к нам, своему первому курсу, до сих пор относится как к детям. Мне уже 47 лет, а я все для него Андрейка. Все равно что посмотреть: это гора, а это что? А это так, куличик из песка. Грубо говоря, есть рядом люди, которые отрезвят.

— Некоторых молодых актеров звездная болезнь косит просто…

— Ну, он на протяжении 25 серий мозолит телезрителям глаза — естественно, его начинают узнавать на улице. Вот он с восторгом и думает о себе: «Боже мой, вот я какой великий, вот что я сделал!..» А что ты сделал? Да ничего ты не сделал! — Можешь такое прямо в лицо сказать? На место поставить?

— Я так и говорю. Не оскорбляю, я так подхожу, обнимаю человека и говорю: «А вот текст-то надо бы выучить! Это профессия. Тебе за это деньги платят. А я свое время на тебя трачу».

— Тебе много всего предлагают. Как ты подходишь к выбору роли?

— Интересно или нет. Бывало такое, что — ну да, ошибся. Ничего в этом страшного нет.

— Смотришь фильмы, которые выходят в кинопрокат? Бывает, что ты выходишь из зала во время сеанса?

— Честно скажу: из зала никогда не выхожу! Сижу, тешу себя надеждой, что, ну может быть, произойдет что-то. Иногда действительно в конце что-то интересное случается.

— Андрей, когда начинающие журналисты спрашивают: «А как лучше начать интервью, чтобы оно хорошо пошло?» — обычно им советуют спросить что-нибудь про собаку. Вот, спрашиваю про собаку.

— Ричарду, дай бог, вот уже 11 лет. Взрослый мужчина в нашей семье. Далматинец. Когда-то нам показали щенков — и я увидел одного возле батареи, грустно глядящего на своих братьев и сестер. У него в глазах была одна мысль: «Ребята, нас же разлучают…» Вот мы его и взяли.

— Наверное, он тоже артист…

— Он больше поэт. Байрон просто. Он мне очень нравится в степи, в лесу: иногда так встанет над каким-нибудь цветком, задумается… У него очень умные глаза, а выражение морды — лошадиное, мудрое. У меня такое впечатление, что у него в голове какие-то рифмы складываются.

Родион Чемонин